Жизнь

          "Я так слился со всем живым, что мне безразлично, где в этом
           бесконечном потоке начинается или кончается чье-либо конкретное 
           существование" (Альберт Эйнштейн, незадолго до смерти)

        

           "Мне моего бессмертия довольно,
           Чтоб кровь моя из века в век текла." А. Тарковский "Жизнь, жизнь"

Пунктирной линией, в привычной круговерти,
Спешили муравьи по спутанным корням,
И так же, как и я, на волосок от смерти,
Текли моим шагам навстречу по камням.

Помоечным котам бесстрашно птицы пели,
Бросались с лаем псы наперерез такси,
И каждый занят был своим насущным делом,
Никто из них, как я, не маялся с тоски.

И человек, и зверь порой внезапно смертен,
Но даже в этом нет, Мессир, большой беды.
Маршрут моей судьбы никем не предначертан,
Но там, где лягу я, с утра взойдут цветы,

Взберется муравей на тонкий гибкий стебель,
И всходы рыжий кот попробует на зуб,
Залётный певчий дрозд своим птенцам постелет,
И пёсий нос вдохнет цветочную пыльцу.

Неудержима жизнь и, по всему, бессмертна.
Я часть большой реки. И, пусть пройдут века,
Молекулы меня и девы с Андромеды 
Закрутят вновь роман спиралью ДНК

Иерусалим

Маняще красив этот город издалека,
С какой из дорог не взгляни,
Зимой облака заплывают в подножья его, как река.
Ущелья его проточили, размыли, изгрызли века,
И дома сторонятся низин.

Разве можно назначить столицей Иерусалим
Хоть какой современной страны?
Этот город давно не подвластен владеющим им -
Евреям, арабам, христианам, народам иным,-
Кто б чего не просил у Стены...

Город Йершалаим не подпустит, не примет к себе,
Не меня одного - никого из живых.
Он глядит свысока, он горит в медно-желтой броне,
Здесь и мертвых хоронят послойно в бетонной стене,
Всё выше, всё дальше от почвы и от травы

Я хотел бы любить этот город, но жить рядом с ним -
Это крах всех надежд на взаимность.
Мимолетной и призрачной тенью хожу возле стен твоих, Иерусалим.
Я бесплотен, как моль, прозрачен, как воздух, и неразличим,
- Ни в фавор не войти, ни в немилость.

Кто задержится здесь, тот от счетчика дней отлучен -
Стрелки кружат, но время недвижно -
Он к началу времён развернувшись идти обречен,
Отягченный веригами, в черный кокон плаща заключён,
И молитвы твердить еле слышно.

И, чем ближе ты в городе этом подходишь к святыням его,
Гадая в душе, где же сердце живое забьется,
Тем дальше в глубины земли он бежит от тебя и себя самого,
В бездну лет, в холодные пасти раскопок. И кажется оттого,
Что сам Бог убежал сквозь бездонные эти колодцы

Месье, же не манж па сис жур

Они сказали "Иди отсюда!" -
я промолчал, но остался стоять,
Они сказали "Свали, паскуда",
Я молчал, да и что сказать?

Они орали "ща схлопочешь в морду"
И потянулись к пустым бутылкам
Они грозили "огребешь по полной",
и дышали тяжело и пылко.

Свирепели: "Не понимаешь русский?
Да мы тебя тут зароем, сука!"
Над ними фонарик качался тусклый,
Я всё молчал, не промолвил звука.

Я ж никаких языков не знаю,
Больно мудреная это наука,
Только следы на траве читаю,
И кобель я, никакая не сука...

Я им улыбнулся белозубой пастью,
Вежливо, как английский сэррр,
Хотел сказать обычное "здрасьте",
Но вышло только длинное "эррр"

До чего же быстро опустел наш дворик,
Но, спасибо, оставили полколбаски!
Ведь я не какой-то беспородный бобик -
Помесь мастиффа и овчарки кавказской

Как тонко хрупкое пространство

Как тонко хрупкое пространство
Меж полюсов небытия.
Как зыбко мира постоянство,
Дымок летучий -  жизнь моя.

В окне квадратном тьма ночная,
Слезятся звездами глаза,
И духота стоит немая,
Наверно, где-нибудь гроза...

И мнится - в дальнем зазеркалье
Подкинул пухлою рукой
Судьбы две косточки игральных
Давно нетрезвый ангел мой.

Врата Милосердия - by Meir Banai

Слова и музыка - Меир Банай

https://www.youtube.com/watch?v=9vweQZfJKBo

Бреду по старому городу,
И шум повсюду, куда иду,
Я знаю путь, точно знаю я,
- Путь мой
К Вратам Милосердия.

Не смотрю вокруг,
Отключаю звук,
Я человек мечты,
И всегда им был,
Но знаю путь, точно знаю я:
- Путь мой
К Вратам Милосердия.

Живём раз, только раз,
Ждут нас, не ждут нас,
Есть силы, нет силы,-
Путь в Милосердие.
Идем же со мной рядом,
Страх оставляя сзади,
Ты сможешь, ты ведь тоже
- Часть Милосердия.

Рекламы над магазинами,
Вековая пыль за витринами,
Из сердца крик растет, растет в созвездия:  
Покажи мне Врата Милосердия!

Живём раз, только раз,
Ждут нас, не ждут нас,
Есть силы, нет ли силы,-
Путь в Милосердие.
Идем же со мной рядом,
Страх оставляя сзади,
Ты сможешь, ты ведь тоже
- Часть Милосердия...

Благодарность

                   "Но пока мне рот не забили глиной,
                    из него раздаваться будет лишь благодарность."(И.Бродский)



С утра ищу, кому сказать спасибо,
Ищу, в душе признательность храня.
Совсем не гордый я, и не спесивый,
Благодарить - не в тягость для меня.

Кого же мне благодарить за то, что
Над плешью солнце светит столько лет,
За то, что, устарелый и непрочный,
Еще в суставах гнется мой скелет,

За то, что имет зуб и видит око,
Что музыка в душе моей звучит,
За то, что била жизнь не так жестоко,
И что не одиноко мне в ночи.

Как просто тем, кто верует! Известен
им точный адрес, и в руках конверт,
Их благодетель ждет в условном месте
И в царство света подает билет.

Нет, я не жду грядущей жизни вечной,
Но благодарен и за то, что получил -
Отцу и матери, жене, друзьям, конечно,
И тем, другим, кто жизнь мою хранил.

Я понял вдруг, что многим, очень многим,
Обязан долгим бытием своим -
Всем машинистам, летчикам, шоферам,
Что трудными дорогами везли,

А также тем шоферам, что не сбили
Меня, когда я шел на красный свет, 
Врачам и сестрам, что меня лечили,
И просто тем, кто улыбался мне,

Тем, кто не отравил меня в буфете,
И тем, кто поленился в морду дать,
Тем, кто не стал сживать со света,
И тем, кто сделал стулья и кровать,

Учителям, писателям, поэтам,
И тем, кто охраняет наш покой,
Всем птицам, что поют нам в окна летом,
И псам - тем, что не лаются со мной

Дожидаясь картошки

Приглядываем, щурясь, за картошкой,
Костер дымит от хвои и сучков,
Болтаем о работе, и немножко,
Но очень осторожно, про любовь.

И пролетают искры между нами,
Пытаясь свет свой донести до неба,
Мечтая звёздами поплыть над городами
В просторах между Вегой и Денебом.

Оранжевые пламенные точки
Завороженным провожаю взглядом.
Танцуя, меркнут искры-огонёчки, 
Ничтожным пеплом опадают рядом.

А с неба смотрят звезды, и моргают,
Слезятся, может быть, они от дыма,
Но только нас внизу не замечают,
Для них от пепла мы неотличимы.

Но и они сгорят когда-нибудь, я знаю...
Явился месяц и Тельцу наставил рожки,
Костёр угас. Друзья, смеясь, меня толкают -
Пора спасать в золе сгоревшую картошку

Два бога - заметка

Как каждый еврей, я имею что сказать о боге, такой уж мы народ. Речь, на самом деле, о едином боге (боге иудеев, христиан, мусульман...), но двух возможных концепциях этого единого бога. Мой взгляд, вероятно, не нов. Ничего принципиально нового в "множественности" ипостасей единого бога нет, если вспомнить христиансую версию "триединого". Только я попробую повернуть веру в единого бога под немного иным углом. А именно - для чего, в каком качестве современному человеку необходим бог? И оказывается, что человеческий разум призывает бога на две роли, столь далекие одна от другой, что можно говорить о двух богах.
Сам я человек светский, в богословии не разбираюсь (и не намерен углубляться). Возможно, для части верующих даже этот текст слишком фривольный, ну, тогда извините. Я, честно, никого не хочу обидеть. Максимальное приближение к религии, какое я способен принять, - агностицизм. Но отстраниться напрочь от веры в бога невозможно, во-первых, по причине того колоссального места, которое она занимает в истории, культуре и искусстве, и во-вторых, потому что в стране, где пишутся эти строки, количество истово, фанатично верующих людей непрерывно растет (не могу сказать, что меня это радует).

Недавно я ехал на машине из города в город и, по привычке, слушал государственный канал радиовещания. Там шла программа о религии, причем, именно с религиозным уклоном. Последняя реформа телерадиовещания в Израиле увеличила процент таких передач (что тоже весьма печально), но, для видимости равноправия и объективности, ведущих в передаче было двое - один светский, другой, вернее, другая - верующая. На вопрос первого ведущего, что именно заставляет её верить в существование бога, та вторая ответила примерно так: "я хорошо понимаю, что существование Бога не может быть доказано логически, что Бог никогда, вероятнее всего, не явится перед нами в каком-то реальном обличии, но я испытываю глубокую ВНУТРЕННЮЮ ПОТРЕБНОСТЬ в общении с ним". Т.е., бог для верующего есть исключительно внутренняя, душевная потребность в диалоге с могущественным и всевидящим высшим правителем (и создателем) всего сущего.
Далее она стала говорить о том, что вера для нее - это также следование культурным традициям своего народа, преемственность поколений, и т.д. Рискуя задеть известную часть верующих, для которых эта, ритуально-национальная сторона веры чуть ли не важнейшая, отнесу ее все же во вторичные. Она очень сильна, конечно, но она результат внешнего общественного влияния, и даже давления, а меня интересуют глубинные, внутренние истоки веры. Оторви ребенка от своей культурной среды, от своего народа, помести его в другой народ - и, если в нем есть внутренняя потребность в вере, она реализуется в форме религиозных традиций совсем другого народа.

Ну так вот, не вникая особо в теологию, я вижу два возможных образа единого (а значит, общего для всех) бога, которые могут быть рождены глубинной внутренней потребностью разума:
Первого можно назвать "Бог-Творец Мироздания". Основой преклонения перед ним является поразительное величие, сложность и совершенство Вселенной, вызываюшие одновременно трепет и восторг у того, кто хоть немного задумывался об этом. Этого бога я бы назвал еще богом Эйнштейна, а сам Эйнштейн называл богом Спинозы. Эйнштейн говорил: "Мои взгляды близки к Спинозе: восхищение красотой и вера в логический порядок вещей, которые мы можем понять смиренно и только частично". Сила Бога-Творца, по нашим меркам, безгранична, но намерения его неясны и, более того, недоступны для человеческого понимания. Этот бог находится вне человеческих понятий Добра и Зла. Создавая мир, он создал и Добро, и Зло. Вера в него ведет разум к смирению, но не в негативном смысле слова, а именно в том смысле, о котором говорит Эйнштейн, - к пониманию того, что существуют законы мироздания, которые нельзя отменить или изменить. Что, подобно тьме и свету, рождение и смерть, созидание и разрушение, радость и страданье, любовь и ненависть, в общем, все то, что мы субъективно считаем Добром или Злом, неразрывно взаимосвязаны и не существуют одно без другого. Ибо объективно невозможен мир, состоящий из одного Добра, как невозможно нарисовать картину мира одним лишь белым цветом (вспомним спор Левия Матвея и Воланда в романе Булгакова).
Единственный способ приблизиться к пониманию Бога-Творца, как ни неприятно это слышать адептам традиционной религии, это наука. Потому что единственный, единый для всех язык, на котором Бог-Творец обращается к нам (если вообще что-то от нас хочет) - это язык математики, физики, химии, биологии... Именно эти, естественно-научные законы мироздания были им созданы как основа всего остального. А жажду знаний следовало бы отнести к человеческим добродетелям, приближающим человека к Богу-творцу. И гордыня тут совершенно не при чем.
Дает ли вера в Бога-творца какое-то утешение в жизненных невзгодах? Возможно, потому что мы часто страдаем от бесцельности своего существования. Вера в творца дает надежду на то, что есть какой-то высший смысл и цель в нашем существовании, ибо мы являемся частью очень сложного и совершенного божественного замысла. Само продвижение по древу научного познания придает нашему существованию некий осмысленный вектор. Но крайне трудно вообразить, что бог-творец за каждым из нас приглядывает, или, что к нему можно обращаться как к собеседнику за моральной поддержкой и оценкой. Это бог интеллектуалов и людей науки, людей, как правило, нерелигиозных в обычном понимании.

Второй Бог - это нравственный Бог-опора, существующий в координатах Добра и Зла. Его можно было бы назвать богом Канта, т.к. он живет в каждом из нас через кантовский "нравственный императив". Человеку хочется всегда оставаться "Человеком" в высоком смысле слова, соответствовать собственному внутреннему этическому кодексу, служить Добру и сопротивляться Злу, чтобы уважать самого себя. Слабости - болезни, лень, страхи, негативные эмоции - препятствуют этому, и человек черпает моральные силы для преодоления слабости у Бога-опоры. Проблема в том, что кантовский бог, на самом-то деле, именно "императив" (т.е., внутренний наказ), а не собеседник. Он - наша совесть. Просить его, скажем, об утешении и прощении грехов вряд ли возможно, если уж Вы согрешили против совести, он от вас требует только одного - мук совести. И исправления ошибок, если их еще возможно исправить. От Бога-опоры человек ожидает большего: не только нравственных ориентиров, но и поддержки, утешения и оправдания, как он ждал бы от отца и матери. В общем, Бог-опора он как родители - строгие, требовательные, но любящие, и способные простить маленькие грехи.
Можно, разумеется, разделить их, и назвать строгого кантовского бога Богом Отцом, а доброго и прощающего - Богом Матерью, и максимально сблизится с христианской версией Бога Отца и Сына. Но, в моем представлении, Бог-опора - единое и неделимое воплощение обоих родителей, поскольку, как мы знаем, бывают и очень добрые отцы, и очень строгие матери. 
Вот уж этот бог знает про нас все, потому что находится внутри каждого из нас. И он, несомненно, отличный собеседник; иногда даже непонятно, кто первым начинает беседу: то ли бог тебе говорит "А ведь ты сейчас поступил плохо", то ли сперва ты его спрашиваешь "Бог мой, я, кажется, плохо сейчас поступил, да?"... и ждешь, с надеждой, что он тебе ответит: "Ничего, сын мой, не терзайся. Ты поступил, конечно, не геройски, но ты же все равно ничего не мог изменить".
Чуть не забыл. Для людей, верящих в загробную жизнь своей бессмертной души, огромное значение имеет предстоящий нам Суд божий. Значит, есть еще Бог-Судья? Но, согласитесь, судить человека можно только по тем критериям Добра и Зла, которые ему известны (подсказаны совестью) при жизни. Т.е., судить человека после жизни может только тот самый Бог-совесть, к которому человек обращался при жизни. Всё тот же нравственный бог Канта...

Только вот для бесед с обоими богами я не нуждаюсь ни в одной из религий, ни в посредниках в лице служителей культа... Конечно, очень заманчиво соединить два божественных образа в один. Но все три известные монотеистические религии не слишком хорошо справились с этой задачей. То, что эти три религи так и не объединились в одну, а только дробились и дробились, что, сплачивая одни народы, регулярно натравливали их на другие, красноречиво свидетельствует об этом. И моральный облик бога во всех трех религиях, скажем помягче, оставляет много безответных вопросов...
Первый бог, в свете современных знаний о размерах и возрасте Вселенной, слишком далеко (возможно, он вообще не в нашем пространстве-времени), второй слишком близко внутри каждого из нас, чтобы между ним и нами умещались посредники.

А как же чудеса? - спросите Вы, - ведь люди всегда ждали от бога каких-нибудь спасительных чудес. На мой взгляд, современный человек всё меньше ждет волшебных чудес. Для того, кто верит в Бога Спинозы, мир и так наполнен чудесами, частично разгаданными, и множеством еще неизвестных и неразгаданных, которые могут послужить человеку, но в согласии с законами природы, а не наперекор им.
У Бога-опоры просят вещей крайне важных, но не невозможных - здоровья и долголетия себе и близким, сил, удачи, достатка, мира и любви. Но за исцелением от хвори большинство современных людей, даже самых религиозных, все же идут к врачам...

Я хочу закончить высказываниями великих. Первое принадлежит Канту:
"Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звездное небо надо мной и моральный закон во мне" (вот они - два лика Бога)
А вот как говорил Эйнштейн:
"Я не могу представить Бога, который награждает и карает объекты своего творения, цели которого созданы по аналогии с нашими собственными, Бога, который является лишь отражением человеческого непостоянства. Не могу поверить и в жизнь после смерти тела, хотя слабые души питают такие мысли из-за страха или смешного эгоизма"
и ещё:
"Я не могу представить себе персонифицированного Бога, который непосредственно влияет на действия людей или же судит о существах своего собственного творения... Мораль имеет первостепенное значение — для нас, не для Бога"

Иегуда Амихай. Сейчас, сквозь грохот перед тишиной

Сейчас, сквозь леденящий вой,
   перед звенящей тишиной,
Я успею сказать тебе вещи,
Которые не сказал в звенящей
    тишине перед воем,
Боясь, что услышат, и убежище наше раскроют

Что мы были лишь только
 соседи в воздушном потоке,
Прижатые друг к другу горячим
  ветром Ассирии и Междуречья,
И последние витии и пророки,
   что в стране моей крови уцелели,
Будут пророчить под небом твоего тела.

А погода была как бальзам 
 нашим душам и нашим сердцам,
Золотые мускулы солнца прорастали внутри нас
Олимпийским золотом чувств, на виду у тысячи глаз,
Чтобы нам осознать, и остаться,
  чтобы вновь облака поплыли за разом раз.

Так случилось - ты меня повстречала
 в уголке, где история берет начало,
Где, в тиши, она прорастает украдкой,
 и поспешность людская ей не указ.
И голос негромкий начал рассказ
            вечерами у детской кроватки.

А теперь слишком рано для археологов,
И слишком поздно хоть что-то исправить.
Придет лето, и звук детских шагов
В жестких сандалиях утонет, растает
В мягком песке, всё дальше и дальше...  

Иегуда Амихай. Советы верной любви

(перевод с иврита)

Советы верной любви: не люби
 дальнюю, возьми себе ту, что рядом.
Как для прочного дома берут из местных камней,
 закаленных морозами и палящим солнцем.
Возьми себе ту, с золотой радужкой
 вокруг темных зрачков, которая
 уже знает что-то про твою смерть.
Люби вопреки разрушению, черпая сладкий мёд,
 как Самсон, из тела павшего льва.

Советы неверной любви: из остатка любви,
 не потраченной в прежней любви,
Создай себе новую женщину, и из того,
 что останется от нее, сделай себе
 новую любовь,
До тех пор, пока у тебя
 не останется 0

Иегуда Амихай. Я прошел рядом с домом

Иегуда Амихай, стихи из книги "Песни любви"
(перевод с иврита)

Я прошел рядом с домом, в котором когда-то жил,
В нем доныне незримо, неразлучно присутствуют двое.
Много лет, в еле слышимом зуде электрических жил,
Загорался, гас, загорался свет на лестнице в доме.

Замочные скважины - словно малые раны навылет,
Через которые вытекла кровь. И люди, что были
Внутри дома, бледны как смерть.

Я хочу вновь стоять, как в пору первой любви,
У двери, освященной древним знаком завета,
Обнявшись всю ночь, недвижим.
И когда мы ушли, начал рушиться дом на рассвете,
 и после - город, и после - мир.
Я хочу тосковать вновь, до темных ожогов на коже.
Я хочу быть вновь записан в книгу живых,
Каждый день записан снова и снова,
Пока не устанет рука пишущего.

Просматривая старые фотографии

Сколько фоток на диске...
 Эх, жизнь была хороша!
Узкой лесенкой к звездам убегает душа.
Только грузному телу не поспеть за душой.
Ну и пусть, отпускаю. Всё ведь было со мной.
С фото радостно смотрят дорогие глаза,
Не на море и город, не на "птичку", а за-
- За далекие дали, за границу времен,
В мой сегодняшний вечер их взгляд обращен,
Где, расставшись с душою, я сижу у окна,
И всплывает над миром желтой рыбой луна.
А над прошлым счастливым быстрый ветер звенит,
Наши волосы треплет, кроны лип шевелит...

Мы живем в ожиданьи

Мы живем в ожиданьи,
Мы не верим в плохое,
И поленья желаний
Прогорают в покое,

Превращаются в пепел,
Не обжегши судьбу,
Остывающим дымом
Вылетают в трубу.

Вылетают и тают,
Множа вязкую тьму,
Что за жизнь такая,
Я никак не пойму...

Мы живем в предвкушеньи
Негаданной встречи.
Мы заводим будильник,
И ложимся навечно.

Вечер глубокий и синий by Rita

Слова - Меир Ариель; Музыка - Шломо Идов
Поёт - Rita (Rita Yahan-Farouz)
(перевод с иврита)
https://www.youtube.com/watch?v=Kd1e346IjTY

Вечер, густой и синий,
Себя украсил серьгой кровавой,
И раскурил соцветья
Горьких персидских мелий,
И непрестанно шепчет:
Ещё быть может,
Ещё быть может...

Как же глубок и синь
Этот вечер, великий боже!
Что ж тебе не возникнуть
Нежданно в дверном проёме?
Подобно лучам рассвета,
Залить мир снова,
Залить мир снова

Вся синева печали,
Вся глубина без края
- Я бы, наверно, пала
На сталь кинжала, тебя во имя,
Насмерть, тебя во имя,
И за тот вечер, что не вернуть!

Вечер, густой и синий,
Себя украсил серьгою лунной.
Только явись у двери
Без звонка, без письма, внезапно,
Словно рассвет на жертву
Пролейся снова,
Пролейся снова...

Вся синева печали,
Вся глубина без края
- Я бы, наверно, пала
На сталь кинжала, тебя во имя,
Тебя, тебя во имя,
И за тот вечер, что не вернуть!

Иегуда Амихай. Жаль, мы были отличным изобретением

Иегуда Амихай, стихи из книги "Песни любви"
(вольный перевод с иврита)

Назвались врачами. Хирургами.
Отрезали твои бедра от моей поясницы,
Чертовы эскулапы. Все они.

Разобрали, развинтили,
 раскурочили нас надвое,
Механики-недоучки.

Жаль. Мы были отличным изобретением:
Аэроплан из мужчины и женщины,
- Крылышки, и все остальное...
Мы даже чуть-чуть оторвались от земли,
Почти уже летели.

Иегуда Амихай. В моё время в твоём месте

Иегуда Амихай, стихи из книги "Песни любви"
(перевод с иврита)

Мы
 были вместе,
В моё время,
 в твоём месте.
Ты давала место, я - время.
Твоё тело, таясь по-кошачьи,
ожидало смены времен года.
По телу текли фасоны и моды,
укорачивая, или удлинняя,
То шелковые, то в цветочек,
То белые, то в облипку.

Мы сменили нрав и цели человечьи
на извечную повадку диких кошек,
потаённую... И все-же, каждый вечер
Сгореть готовы были в летних пожарах

Я делил с тобой дни. Ночи.
Мы глядели дождям в очи.
Никогда не увлекались мечтами,
Даже в наших снах - не мечтали.
Средь непокоя, как гнездо, укрывали
Покой.
В моё время,
 в твоем месте.

Не потому ли нынче множество снов,
В которых ты мне являешься ночами,
предрекают нам скорый финал,
Как, множась над морем, стаи чаек
предвещают приближенье берегов.

Возвращение из Эйн-Геди

Иегуда Амихай, стихи из книги "Песни любви"

(перевод с иврита)

Из укромного уголка Эйн-Геди, из его зеленого буйства,
Мы вернулись в безжалостный город. Я звал тебя - Режа,
Именем речки, на иврите созвучным с "убийством"
Вернулись в пустую комнату, уже сданную новым жильцам:
Рваный матрас на полу, засохшая апельсинная кожура,
И носок, и газета, и прочие... ножи для сердца.

Чему мы научились в Эйн-Геди? Научились любить в воде.
Чему еще? Тому, что горы, разрушаясь, становятся красивей.

Вместе посмотрели еще раз через арочное оконное око 
На одну и ту же долину, но при этом каждый
Видел другое будущее. Как два несогласных пророка,
Застывших в противоборстве, немом и важном. 

В следующий после нашего отъезда день прошли тысячи лет.
Клочок бумаги, на котором написано "завтра в семь
на том же месте", мгновенно сморщился и приобрел цвет
Пергамента, как младенец, родившийся старцем.

Прогнать хищную память - Иегуда Амихай (перевод с иврита)

Прогнать хищную память

Иегуда Амихай, стихи из книги "Песни любви"
(перевод с иврита)

В эти дни я думаю про струящийся в твоих волосах ветер,
И про годы, на которые опередил твое появленье на свете,
И о вечности, куда первым уйду тоже

О пулях, не попавших в меня на войне, но попавших в друзей,
Которые - все - лучше меня, так как мною пройденных дней
Они не прожили, и остались моложе.

О тебе, стоящей напротив огня у печи в обнаженности летней,
Или склоненной над книгой, в попытке что-то прочесть в ней
При свете последнем уходящего дня.

Пойми, что мы прожили больше, чем жизнь. И тяжёлыми снами
Должны теперь расплатиться за всё, что было со мною и нами,
Хищную память от нового дня отделя.

Мы живем в ожиданьи

Мы живем в ожиданьи,
Мы не верим в плохое,
И поленья желаний
Прогорают в покое,

Превращаются в пепел,
Не обжегши судьбу,
Остывающим дымом
Вылетают в трубу.

Вылетают и тают,
Множа вязкую тьму,
Что за жизнь такая,
Я никак не пойму...

Мы живем в предвкушеньи
Негаданной встречи.
Мы заводим будильник,
И ложимся навечно.

Йегуда Амихай - Яаков и Ангел

Яаков и Ангел

Иегуда Амихай, стихи из книги "Песни любви"
(перевод с иврита)

"И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари...
И сказал: как имя твое? Он сказал: Иаков.
Спросил и Иаков, говоря: скажи имя Твое..."


Под утро, застонав, она стиснула его так крепко,
 что победила.
И он сжал ее так же крепко,
 и победил,
И оба они знали, что это объятье несёт смерть.
И не было сил спросить: как имя твое?

Но, с первым лучом зари,
Он увидел ее тело,
Оставшееся белым
Там, где купальник
Вчера прикрывал его.

А потом её вдруг позвали сверху, дважды,
Как зовут ребенка, заигравшегося во дворе.
Так он узнал её имя, и дал ей уйти.

"Ширим ле Иша" из Иегуды Амихая

Женщине

Иегуда Амихай, из книги "Песни любви"
(перевод с иврита)

Тело твое сияет белизной песка,
На котором никогда не играли дети

Глаза твои грустны и прекрасны,
Как нарисованные в учебниках цветы

Волосы струятся к земле,
Словно черный дым над жертвой Каина:

Я должен убить брата моего,
Брат мой должен убить меня

***
Ночь напролет, опустев,
Кричат у кровати туфли твои

Твоё правое бедро выглядывает из сна,
Волосы разучивают язык ночи
По истрепанному букварю ветра

Движутся шторы -
посланники потусторонних сил

***
С каждой расстегнутой пуговицей твоего плаща,
Любовь моя возрастает вдвое

Когда ты надеваешь этот круглый белый чепчик,
Клянусь, что кровь во мне - краснее и горячей

Там, где ты любишь,
Надо убирать из комнат всю мебель

Все деревья, и горы, и моря -
Убирать из этого мира, ибо он тесен...

***
Когда ты улыбаешься -
Улетучиваются все серьезные мысли

По ночам горы смолкают рядом с тобой,
По утрам пески сбегают за тобой к морю

Когда тебе хочется меня баловать,
Закрываются все заводы и фабрики

Ящерка

Глаза слипаются. Тихий вечер,
В небе множатся звезды.
Мир неподвижен, и даже ветер
Умер в листве. Поздно.

По краю зрения, по белой стене
Пронёсся змеистый роcчерк -
Призрак ли чудится мне в полусне, 
Стены ль убегает кусочек...

Обернулся: застыла, как изваянье
белого мрамора под цвет стены,
Почти растворилась, чудо-созданье,
Только бусинки глаз черны,-

Геккон-ящерка, вся внимание. 
Лишь на тельце, если вглядеться,
Ребра пульсируют в такт дыханью,
И трепещет под кожей сердце.

Смелее, малыш, продолжай охоту
По потолку за мошкой.
А я ухожу, очень спать охота,
И нет больше нашей кошки

Нас накроет ночь вороным крылом,
Вороненым стволом - к виску,
Но цел наш дом, пока ходит в нём
Ящерка по потолку

Руки вверх - by Church of Reason

Песня группы Knesiyat Hasekhel (Church of Reason)
(перевод с иврита)

https://www.youtube.com/watch?v=SvmaNnxWgC8

Тот, выпив, позабыл забыть
      о том, о чём забыть был должен.
Другой до края добежал,
      сорвался, и бежать не может.
А жизнь стремительно течет
      в одну итожащую фразу.
И ночь уже не холодна,
      но лишь рассвет отраден глазу.

Она сказала: "всё О'кей и даже клёво"
Руки вверх - она любит тебя.
Говорит: "ты заходи, даже если хреново",
Кверху руки

Когда летим, как на горках,
  я не держусь рукой,
Когда лицо всё в крови,
  умываюсь водой,
Если мама с разговором
 - молчу, как немой

Она сказала: "всё О'кей и даже клёво"
Руки вверх - она любит тебя.
Она сказала: "заходи, если хреново",
...кверху руки

Желто-синий этюд

Пожелтеют листы недочитанных сказок
От бессилия сделаться былью,
Тигр и Мишка, забыв про былые проказы,
Загрустят и покроются пылью.

Бронзовеющий день тушей ляжет на плечи,
И закат в зеркалах отразится.
Там, где Кот наш однажды исчез незамечен, 
Потаённая дверь отворится.

Я шагну в эту дверь на нетвёрдых ногах,
Солнцем красным распят и прожарен,  
За спиной пыльный воздух в закатных лучах 
Словно вспыхнет багровым пожаром.

Мне настречу рванутся жасмин и сирень,
Звездный дождь прошумит по осинам, 
Огневого заката кровавую сень 
Он погасит в мерцании синем.

Я спущусь по тропе до конца, до воды,
Воздух детства вдыхая до донца,
По лучу от единственной яркой звезды,
Что на тихой волне покачнётся.

Из прохладной воды я звезду зачерпну
И к губам поднесу осторожно,
И глоток за глотком свою выпью судьбу
И засну, наконец, бестревожно

Реквием Моцарта - перевод и размышления под музыку

Евгений Владимиров 4

"Если на моих похоронах сыграют Моцарта, я услышу"
(Фредерик Шопен перед смертью)

https://www.youtube.com/watch?v=78KtEjdAszw
(именно исполнение оркестра Герберта фон Караяна звучит в фильме
 "Амадеус" Милоша Формана)

<<<Интродукция>>>

Тьма над Веной, и тьма над Зальцбургом,
Над притихшим Дунаем тьма беременна снегом.
Тёмная безлунная ночь над холодными сугробами,
Над снежными долинами, над стынущими холмами,
Над землёй, что была, и будет ещё не раз,
Изрыта могилами и усеяна телами,
Тоже стынущими
          навечно, с черными ямами глаз...
Слабый, далёкий, загадочный свет
обозначил на юге альпийский хребет.
Может быть, это печальный свет ноты "ре",
видимый одному только Моцарту
под устало прикрытыми веками.
Протяжной ноты, с которой, наконец-то,
наступит покой. Вечный покой - Requiem.
"Рееееееее..."

D min (Ре Минор),
Понятно, что минор,
Его последний ре-минор.
Музыка, от которой он хотел бежать,
как от наваждения, и не мог,
ибо она рождалась в нём.
Бесподобная, гениальная музыка,
которая надолго переживет нас, смертных.
Может статься, переживет саму Смерть.
Вечная музыка!

Requiem аеternam dona eis, Domine,
Et lux perpetua luceat eis.
Te decet hymnus, Deus, in Sion,
Et tibi reddetur votum in Jerusalem;
Exaudi orationem meam,
Ad te omnis caro veniet.
Requiem аеternam dona eis, Domine,
Et lux perpetua luceat eis.

Вечный свет даруй им, Всевышний,
И вечный даруй им покой.
К Тебе обращаются в гимнах в Сионе,
И в Иерусалиме с мольбой.
Услышь же и глас мой, Господь,
К Тебе возвращается всякая плоть.
Вечный покой даруй им, Всевышний,
И вечный даруй им свет.

<<<Секвенция>>>

***День гнева***
Иерусалим жил и поныне жив ожиданием чуда,
В нём одни ждут мира, другие божьего суда
И все поколения, как в тоннель поезда,
отбывают туда,
 где время недвижно и в небосводе
 ни одна не сияет звезда,
Где лишь Страшный суд впереди обещает свободу,
 и мир, и покой навсегда,
Если довериться чуду.
И потому, число мертвых, ждущих Судного дня,
Намного больше числа живых, ожидающих мира.
 Впрочем, так повсюду.

Dies irае, dies illa
Solvet saeclum in favilla,
Teste David cum Sibylla.

Quantus tremor est futurus,
Quando judex est venturus,
Cuncta stricte discussurus.

День гнева настанет. Карающей силой
В прах обратит мир сей постылый,
По слову Давида, по слову Сивиллы

День, когда, трепет великий внушая,
Сойдёт Судия из небесного рая,
Суровый нам всем приговор оглашая

***Трубный глас***
Рассказывают, что маленький Моцарт безумно страшился звука трубы.
Услышав ее впервые, он едва не потерял сознание,
А после боялся, как живого существа, чудовища.
Знакомый трубач однажды, по просьбе отца Моцарта, желавшего победить в сыне этот страх, попробовал подудеть на Вольфганга: "Мой бог! Лучше бы я не подчинился. Едва Вольфгангерль услышал оглушительный звук, он побледнел и стал опускаться на землю, и если бы я продолжал дольше, у него наверняка начались бы судороги".
Кто знает, может, уже тогда чуткий слух мальчика ловил в этом медном звуке глас труб Иерихона, или зов трубы Страшного суда

Tuba mirum spargens sonum
Per sepulcra regionum,
Coget omnes ante thronum.

Mors stupebit et natura,
Cum resurget creatura,
Judicanti responsura.

Liber scriptus proferetur,
In quo totum continetur,
Unde mundus judicetur.

Judex ergo cum sedebit,
Quidquid latet apparebit,
Nil inultum remanebit.

Quid sum miser tunc dicturus?
quem patronum rogaturus,
cum vix justus sit securus?

Труба волшебно запоет,
И мертвецов со всех широт
К подножью трона созовёт.

Природа, даже смерть замрут,
Когда творение к творцу
Поднимется на высший суд.

И развернется свиток судеб,
И в нём деяния пребудут
Все, по которым мир подсуден.

И вот, когда Судья воссядет,
Все тайное открыто станет,
- Ничто без кары не оставит.

Что я скажу тогда, несчастный?
Когда и праведник едва ль
Шагнет к престолу без опаски?

***Царь***

Rex tremendae majestatis,
Qui salvandos salvas gratis,
Salva me, fons pietatis.

Грозный Царь всея вселенной,
К кающимся милосердный,
У тебя ищу спасенья.

***Вспомни***
Сальери не убивал Моцарта, как в драме у Пушкина.
Хотя Пушкин своим гением невольно способствовал живучести этой легенды.
Сальери не записывал под диктовку Моцарта такты "Конфутатис" и "Лакримозы",
 как в гениальном фильме Формана "Амадеус".
Хотя правда то, что он попал перед смертью в сумасшедший дом, и там, совершенно безумный, признался в "убийстве" Моцарта.

Сальери - не гений злодейства.
Он - гений посредственности, пожираемой завистью.
Образ куда более типичный, чем гениальный злодей -
Такие не убивают, но медленно сживают со свету всех, кто выше.
Не зря Сальери, в конце фильма, восклицает, ехидно прищурясь:
"я буду просить Бога от имени всех посредственностей!"

Recordare, Jesu pie,
Quod sum causa tuae viae,
Ne me perdas illa die.

Quaerens me sedisti lassus,
Redemisti crucem passus;
Tantus labor non sit cassus.

Juste judex ultionis,
Donum fac remissionis
Ante diem rationis.

Ingemisco tanquam reus,
Culpa rubet vultus meus;
Supplicanti parce, Deus.

Qui Mariam absolvisti,
Et latronem exaudisti,
Mihi quoque spem dedisti.

Preces meae non sum dignae,
Sed tu, bonus, fac benigne,
Ne perenni cremer igne.

Inter oves locum praesta,
Et ab haedis me sequestra,
Statuens in parte dextra.

Вспомни, Иисусе милосердный -
спасти меня ты приходил на Землю,
Не губи меня в тот день последний.

Грешного, в уныньи беспросветном,
Искупил ты крестной мукой смертной.
Да не будет жертва бесполезной

Справедливый Судия отмщения,
Пощади меня, даруй прощение
Перед днем судейского решения

Знаю, что виновен, и страдаю,
От стыда лицо моё пылает,
Пощади молящего, Создатель.

Давший оправдание Марии,
Внявший и разбойника мольбе,
Толику надежды подари мне

Недостоин я, чтоб  быть привечен.
Но, Благой, чья милость бесконечна,
Не пошли меня гореть в геенне вечно.

Среди агнцев отведи мне место,
Отдели от всех козлищ и бестий,
Справа, а не слева, поместив.

***Confutatis***
Сцена, где совершенно больной Моцарт диктует, а потрясенный Сальери записывает  ноты Реквиема, пожалуй, сильнейшая в фильме.
Сальери абсолютно необходим для полноты картины, в центре которой Моцарт.
Как свита играет короля, как коричневая мгла на полотнах Рембранта высвечивает единственное лицо, так Сальери, сотни Сальери, высвечивают нам портрет гения.
Моцарт не нуждается в Сальери, но в нем нуждаемся мы, чтобы понять величину Моцарта.
Сальери - профессионал, именно он, профессионал-ремесленник, сознаёт до конца, и даёт осознать нам, всю глубину пропасти, отделяющей гения от ремесленника...
https://www.youtube.com/watch?v=tlPQD04tn88
 
Confutatis maledictis,
Flammis acribus addictis,
Voca me cum benedictis.
Oro supplex et acclinis,
Cor contritum quasi cinis,
Gere curam mei finis.

Посрамив всех нечестивых,
В адский пламень поместив их,
Возьми меня к благословенным,
Молю, склоненный и смиренный,
С сердцем стертым, словно пепел,
- Поддержи меня и в смерти.

***Lacrimosa***
"Сальери:
      Все говорят: нет правды на земле.
      Но правды нет — и выше. Для меня
      Так это ясно, как простая гамма"
        (А.С.Пушкин "Моцарт и Сальери", Сцена I)

Где искать тебя, Боже, мечась
   от неверия к вере, от веры к неверью?
Не вверху, не вовне, не сейчас
   и не здесь, мой несчастный Сальери.
Бог не пастырь бессонный,
   что, как стадо баранов, пасёт нас,
И не Бог-поводырь, предрешенной
   дорогой ведущий от двери до двери,
А лишь только, единственно, внутренний нравственный компас.

Lacrimosa dies illa,
Qua resurget ex favilla
Judicandus homo reus.
Huic ergo parce, Deus,
Pie Jesu Domine,
Dona eis requiem. Amen.

Слезы наполнят тот день,
Когда встанет из праха, как тень,
Человек, чтобы быть судим.
Пощади же его, Господин,
Милосердный Иисус, бог сын,
Даруй им покой. Аминь.